Я знаю – читал – про Ксению Блаженную; знаю, что она, объявив себя, вдову-полковницу Ксению, покойною, откликалась на имя Андрея Петрова – умершего мужа своего; что нáшивала мужнины обноски и что таскала на стройке храма камни, таскала, говорят, тайком, по ночам, чтоб никто не видел; таскала, пытаясь этот самый храм построить.
То-то мне и удивительно: вряд ли эта женщина – обратившаяся вдруг в юродивую – умела строить из камня, очень вряд ли, чтобы она хоть что-либо до того из камня строила; и уж вовсе невероятным было бы, если б ей удалось построить не ею задуманное и для неё непосильное.
Но храм стоит. О нём так и говорят: «Ксения Блаженная». И к ним идут, к ним обоим – к непостроенной ею церкви и к ней самой.
Конечно – ведут чудеса, ведут «житие» и давняя молва, но приводит, наверное, нечто иное; я думаю, что это камни, те самые, из Пустыни Трёх Искушений: это самые неподъёмные из камней мiра сего, и они же легки, как пух, и умеют, утверждают иные знающие, говорить – тихо, тихо, светло, светло, будто они не из пустыни, которую может увидеть всякий, кто пожелает, а с дальних, невидимых и, главное, неслышимых нами звёзд, помнящих (очевидно, по недосмотру астрономов и астрофизиков) великую тайну того, что Писание называет «Словом».
