Сие – не сон, а истинное видение.
Титмар Мерзебургский, хронист
Тихая, тихая залесь, сохраняемые ангелами места; речка, по которой прежде ходили «из варяг в греки», да не возращались, потому, уйдя единожды «из варяг», нет тебе возврата: Русь на путях твоих стала, а с Русью всякая шутка длинною в жизнь, толщиной в скоморошинку. Поверху – бело-пёстрые кукухи, понизу – сиреневые, в синь, русалки: море, а не Русь, великое океан-море, кипень перекатов да заводи стариц с глубокими омутами. Чорному дракару – могила, алому щиту вечность-солнцеворот.
Так, видно, Бог захотел.
Май в цвету, точно на тихом, не жгущем огне – доходит, сладок по губам, пьянящ впопыхах, тихо задумчив – вприсидочку.
Приехал – день, другой, третий... всё – молчу, точно молчунавт в корке скафандра на последней от края Вселенной планете; а выдохнешь невзначай – смерть тебе: запоёшь, заголосишь, изорвёшься выплесками, капельки прыснут, ошмёточки полетят, всклянь и вдребезг! Помни, заблудыш: край Вселенной не шутки тебе, а – небывалое чудо; Русь – край всем краям, за нею только... Русь: сама себе длинна без мер, сама и скудотень-скоморошинка.
Так, видно, Бог захотел.
Присел на крайнее в раскладе бревно, пальцем по брошенной, перезимовавшей, серой поверх доске провёл – на тебе: заноза! Малая щепочка, а враз – черна, не сера, а черна: кровь уж в ней. Моя кровь, и заноза – теперь – моя. Поднёс палец к носу: в розовой, бездельной по-городскому подушечке – чорень козявка, штришок боли, запамятка дураку.Что она, зачем, кому и для чего понадобилась?
Думаю себе, молчком:
«Так, видно, Бог захотел».
Вот и я, человек, Богу в пальце – заноза: всё был сер, как зимовал, а теперь стал – чорен. К жизни отворился, а жизнь – всегда боль, всегда запамятка. Что: занозил раз, с минуту поразглядывал, позадумывался, усмехнулся себе и забыл, напрочь. И три дня не помнишь, все три бесконечных дня и все три, враз, точно спички из коробка, сгоревших ночи. Три спички, три чореньких червячка на жолтых черенках прихваточек... Вот – лежат, одна к другой, мною же и оставленные, на той же серой поверх доске, из которой заноза. Что она, зачем, кому и для чего понадобилась?..
А на четвёртый день – Лазарь! иди вон.
Куда мне, Господи? Идти-то – куда? Я сам себе заноза, в персте Твоём, самая из забытостей Твоих, последний Иов белого света, чорень-козявочка...
Иди, - говорят. - Иди, потому – нет тебе возврата: Русь на путях твоих стала, а с Русью всякая шутка длинною в жизнь, толщиной в скоморошинку. Поверху – бело-пёстрые кукухи, понизу – сиреневые, в синь, русалки: море, а не Русь, великое океан-море, кипень перекатов да заводи стариц с глубокими омутами.
Так, видно, Бог захотел.
