Что до тезиса из пушкинистских писаний, то, на мой взгляд, он со всех сторон более чем сомнителен. Конечно, за ним стоит противопоставление образа героя-одиночки (корень из Байрона, с ним – мифотворчество о Наполеоне Бонапарте и проч.) образу «маленького человека». Но разве персонажи «Повестей Белкина» (в известном числе) – не «маленькие люди», и автор их не «аристократ»? Разве Акакия Акакиевича сотворил не дворянин Гоголь, а разночинец? Куда уж роль-то «существеннее», если саму тенденцию задали дворяне, а не разночинцы? И разве продолжатели их – Достоевский, Лев Толстой, Тургенев, Гончаров – относимы к «разночинной культуре»? Если так, то по какому набору «признаков»?
Вопросы! И вопросы не из области бесплодных теоретизирований; эти же вопросы – о сочувствии несчастью – во весь рост стали и в наше время, когда все сплошь кругом – «культурные разночинцы»…
Но вот что во первых строках сего письма скажу (а там, Бог даст, само продолжится): Пушкин на письме к Прасковье Осиповой пишет «чуть-чуть» не о том, на чём стояла «аристократическая русская культура первых десятилетий XIX века». И уж совершенно противное сему скажет одно из главных, может быть, «творений» Пушкина – его вдова, которая, оставшись с четырьмя детьми из первого брака, во втором родила ещё трёх, и на том не утешилась: ещё четверо детёнышей от родственников и знакомых найдут приют в доме «куклы» («безмозглой», надо понимать, по ревниво «присвоившей» Пушкина М. Цветаевой).
Петру Ланскому, второму мужу, Наталья Николаевна признается: «Моё призвание – быть директрисой детского приюта. Бог посылает мне детей со всех сторон».
Что ж, видимо, следует предположить, что и бывшая девица Гончарова («бессердечная кукла», «эгоистическая душечка») подхватила-таки от неких разночинцев вирус злого сострадания, чуждый её среде.
Или дело всё-таки глубже, а значит – человечнее?..
