Озаряя каменное изваяние святого Антония,
воздвигнутое как раз посредине двора у фонтана,
ясный месяц сияет среди облаков...
Э.Т.А. Гофман. Эликсиры сатаны
Июня 9-го 1879 года, Достоевский отсылает из Старой Руссы в редакцию журнала «Русский Вестник» главы V-VII книги пятой романа «Братья Карамазовы», в числе которых глава «Великий инквизитор». Июня 11-го он сетует, на письме к В.Пуцыковичу, что редакция поступает с ним «самым небрежным (от лени и инерции) образом», придирается к некоторым «идеям и положениям» романа, опасается, что к книге «Pro и contra» придирок будет больше прежнего, а деньги автору между тем отправляются без аккуратности.воздвигнутое как раз посредине двора у фонтана,
ясный месяц сияет среди облаков...
Э.Т.А. Гофман. Эликсиры сатаны
«... Дети бросают пред ним цветы, поют и вопиют ему: “Осанна!” “Это он, это сам он, - повторяют все, - это должен быть он, это никто как он”. Он останавливается на паперти Севильского собора в ту самую минуту, когда во храм вносят с плачем детский открытый белый гробик: в нем семилетняя девочка, единственная дочь одного знатного гражданина. Мертвый ребенок лежит весь в цветах. “Он воскресит твое дитя”, - кричат из толпы плачущей матери. Вышедший навстречу гроба соборный патер смотрит в недоумении и хмурит брови. Но вот раздается вопль матери умершего ребенка. Она повергается к ногам его: “Если это ты, то воскреси дитя мое!” – восклицает она, простирая к нему руки. Процессия останавливается, гробик опускают на паперть к ногам его. Он глядит с состраданием, и уста его тихо и еще раз произносят: “Талифа куми” – “и восста девица”. Девочка подымается в гробе, садится и смотрит, улыбаясь, удивленными раскрытыми глазками кругом. В руках ее букет белых роз, с которым она лежала в гробу. В народе смятение, крики, рыдания, и вот, в эту самую минуту, вдруг проходит мимо собора по площади сам кардинал великий инквизитор...» (227; 14).
Земным «отражением» Христа (не путать с «Христом не того сошествия») в романе выведен старец Зосима, известный многочисленными чудесами исцелений, опытами экзорцизма, и, в частности, тем, что поставил на ноги «обезноженную» девочку-подростка Лизу Хохлакову. И это не досужие выдумки, не сказка, но, в свою очередь, отражение в литературе чуть не обыденных (при всей их чудесности) явлений живой русской жизни, известных задолго до Достоевского, при нём и после...
Спустя 24 лета от явления мiру великой Поэмы, 27 августа 1903 года А.С. Петровский выведет на письме к Андрею Белому: «Сестра писала мне не так давно, что был у них еп<ископ> Антоний Волынский (родом Храповицкий) и занимался исцелениями. Напр<имер>, у одной глухонемой девочки он спрашивал, как ее зовут, и так настойчиво, что она принуждена была сказать свое имя. Другой девочке, у которой руки были сведены, велел перекреститься, что та и исполнила. Староверке с двумя больными детьми сказал, что дети страдают за грехи (ее?) и когда грехи простятся, то и дети выздоровеют. За ним теперь бегают толпы народа. То же делал и митрополит Филарет [Филарет (Дроздов) – 1782-1867. - Л.]. Владыку Антония (не митрополита) боятся в Синоде, потому что он уже не раз выказывал наклонность к неожиданностям и выходкам, а также один из немногих, чувствующих себя архиереем».*
Антоний Храповицкий оставит по себе труды разного содержания, и среди них можно отыскать нечто вполне «русско-критическое», именно о Достоевском, о его произведениях, о романе «Братья Карамазовы» в том числе. На мой взгляд, критики эти писания не выдерживают, иначе как «искушением Антония» их и не назовёшь: не архиерейское, не священноначальническое это дело – литературоведничать да философствовать. Но что все письмена в сравнению с тем, что человек сей дерзал сотворять, на какие «выходки» отваживался! Да ничто, если, конечно, это не письмена Достоевского.
* «Мой вечный спутник по жизни». Переписка Андрея Белого и А.С. Петровского: Хроника дружбы. М., 2007. С. 72.
