Пройдёт минута, ты опомнишься, возьмёшь себя в руки, усмехнёшься минутной слабости, вдруг проклюнувшемуся из потаённых, несознаваемых латентностей «пережитку детства», и наклонишься, и подымешь обречонное на смерть «безмозглое» существо, и добьёшь остатки теплящейся в нём нелепой его жизни, и дорежешь его, и разделаешь его, и начинишь солью и специями твоей (а не его) земли, его (а не твой) труп, и поставишь на огонь, и, спустя время (часть времени твоей, а не его жизни), подашь к столу, и ты...
«И ты, Брут!»
