|
|
|
March 6th, 2014
06:29 pm - ДЗиГА но МОНДаЙ
Милости прошу – японская проекция Розановского «суицидально-преступного» мгновения (см. «Легенда о Великом инквизиторе»), опосредованно, через Льва Шестова, отразившаяся в ренегате коммунистской идеологии:
 «Камэй Кацуитиро <…> летом 1928 года, будучи студентом Токийского университета, был арестован как член так называемого “Общества новых людей” (“Синдзин кай”) – студенческой социалистической организации. Его заключение длилось 3 года. После освобождения он стал активно пишущим пролетарским критиком и публицистом. <…> Вобрав в себя “тревоги и волнения Шестова”, иными словами пережив на собственном опыте “переворот убеждений”, он стал активным членом журнала “Нихон роман-ха”, принадлежавшего к литературному направлению “японского неоромантизма” и основывавшемуся также на опыте психологии “нового поворота”.
В процессе перерождения марксиста Камэй Кацуитиро значительное место в его пораженческой психологии, возникшей в результате “поворота”, занимало решение так называемой “эго-проблемы” или проблемы “собственного я”, которая имела целью оправдать и спасти себя (“Дзига но мондай”). <…> Камэй в решении проблемы “собственного я”, следуя вслед за Л.Шестовым, считал, что облик Достоевского совмещает в себе черты мученика и вероотступника. Так называемым мучеником Достоевский стал, поднявшись на эшафот, а вероотступником, пройдя через смертную казнь и обретя жизнь, после чего в условиях длительной изоляции “глубокие размышления о «собственном я» неизбежно привели его к не совсем обычной психологии”, а именно – “он начал рассматривать поведение человека во время какого-либо политического движения не как поступок, а как психологию”. <…> Камэй пришел к выводу о том, что “мученичество и миг вероотступничества почти ничем не отличаются друг от друга”» [Выделил. - Л.]. – Т.Киносита. антропология и поэтика творчества Ф.М. Достоевского. СПб., 2005. С. 164-165.
Определённо – всякая попытка решения проблемы «собственного я», базирующейся на поиске гражданином грядущего «идеального государства» верных средств к самооправданию и самоспасению, приводит к утрате «ценностных» ориентиров, к самоуверению в тожестве подвига и преступления, к иудиному целованию «Христом не того сошествия» иуды сатаниста Великого инквизитора. На мой взгляд, представленное иллюстрирует и подтверждает тезисы, высказанные в главах «Высоты падения», «Эпизодов» её и ряде мельчайших её «побочностей».
Ну, чем не сон о злой прелести, а, дамоспода?
|
Как это... плюс на минус дают ноль... Ничто, ад то есть. Великая тайна это ничто, с его железными крючьями и котлами в комнате без белых потолков.
Мученичество и вероотступничество - взаимно не аннигилируются, мне кажется, мученичеству не страшны железные крючья и котлы. Поэтому оно остается в памяти истории, а вероотступничество - исчезает. Японец, как я понимаю, упирает на "миг", и не исключу, что он, кроме Шестова, ещё и Розановскую "Легенду" в себе пережил: "мгновение преступления - и ты в мiре горнем и высоком". Тут самое страшное это его "почти": это как Алёша Карамазов решал - Вавилонскую башню строить, решая вопрос "четвёртого сословия", или к небесам восходить. Та же дилемма. Тот же, кстати вспоминая, хилиазм. Угу... "есть только миг, между прошлым и будущим"... ага-ага - именно он. |
|
