|
|
|
March 6th, 2014
12:36 pm - ЗЛаЯ ПРеЛеСТЬ
Порой мне видятся сны: с макетами райских врат, с иконами летающих крепостей, с безотзывными билетами любителей счастливейшей на свете дармовщинки, с детскими песнями и плясками верующих в невозможное дикарей, наконец – с дивным учителем этих снов, в котором обречонно узнаю самого себя – последнюю свою надежду...
И поведа ми дивный учитель мой: видевше же бесове себе изгонимы, вельми зело воздвигоша на нь брань и многа неизреченная прият в начале от бесов досаждения, их же невозможно изглаголати подробну злокозненыя прелести их.
Вслушивался я в страшные слова своего учителя и вспомнилось мне некогда читанное у Ивана Шмелёва: «Мы теперь можем создать новую философию реальной ирреальности! новую религию “небытия помойного”... когда кошмары переходят в действительность, и мы так сживаемся с ними, что былое нам кажется сном. Нет, это невыразимо!». Выразимо, Иван Сергеич, - возражал я, вальяжно прогуливаясь Оболонской набережной, с усилием карабкаясь по скале мыса Тараханкут, - ещё как выразимо. Нет той вещи на свете, какую человек видел бы очию и не мог выразить на слове. «Хотя бы» на слове. И выводил я свидетелем своей правоты Достоевского, шепнувшего мне в одно из пробуждений: «в остроге я слышал рассказы о самых страшных, о самых неестественных поступках, о самых чудовищных убийствах, рассказанные с самым неудержимым, с самым детски весёлым смехом...»
Да, я выполз, я вырвался из провала морфейных моих небес, я – исхититель надежды, человек боли и пустоты, мрака и малосильного, приманочного света. Многогрешный и гнусный аз – вкупе душой и телом – выбрался наружу из кривизны прежних пустот, чтобы немедля упасть в другую. Из праздника наивных радений – в гулкую, серую, копошливую тишину...
Было серо, но не так серо, как бывает тихим каким-нибудь, безветреным, положим, осенним днём, а серо какою-то пахуче мышьей серостью, точно самый воздух составился из расплавленных катышков мышиного дерьма. Улица, в которую я вышел, оказалась проспектом, огромным, шириною никак не меньше Ленинского в Москве. Образ: серый асфальтовый плац, или взлётная полоса аэродрома, сбитая по обеим сторонам серыми же, высокими, этажей в двенадцать, мощной кладки, серооконными домами. Вряд ли это была «сталинская» архитектура, но нечто «имперское» напирало. Однако, не в том суть. Всё пространство проспекта, сколько хватало глазу, было заполнено толпою людей, даже нет, не людей, а – существ, одетых, все как один, в серое, с серыми лицами и серыми же линзами, вставленными в их осеревшие глаза; толпа эта всё прибывала и прибывала, точно её выдавливало превосходящей её массу силой, откуда-то из-за горизонта выдавливало, из-за серой границы между серыми небом и землёй; она, толпа, представилась мне плотной, вязкой плотью огромного, серо-пупырчатого, точно отравленного какою-то древнею и неизлечимою болезнью языка; и язык этот полз и надвигался, непрерывно прирастал, но тут же и давал – чуть не через каждые пятьдесят шагов – щупальца-отростки, и отростки вонзались в подъездные зевы серых домов, увязали в них и как бы нанизывали их на себя. И ни одно из существ, составлявших чудовищный язык, не протекло мимо, в даль, в распластанную по горизонтали пропасть проспекта; каждое существо по своему предписанию, по своему, составленному где-то выше и мимо их бытия плану, покорно и с готовностью исполняя предначертанное, вонзалось в очередной, попутный им подъездный зев. Они текли мимо меня, они обтекали меня, недвижного, обмершего в молчаливом, в окаменелом изумлении, утыкались в спину притёкших на шаг раньше, придавливали их, с каждой минутой всё больше и больше уплотняя свой отросток очереди; и всё – молча, в совершенной тишине, в дышащем окончательностью покое.
И я догадался: кто-то лжот, кто-то укрывшийся в межмiрье, кто-то безотзывно и безпошлинно лжот и заблуждает человека как китовраса прямоходящего; потому ни сны не толкуют реальности, ни реальность, в свою очередь, не даёт объяснения снам; напротив – сталкиваясь, они, точно вампиры легенды о себе, требуют и ищут в чужаке, именно в тебе, голубчик ты мой, как малой своей частице, хоть каплю истинной, им не принадлежащей крови.
И дрогнул я в окаменелости своей, и вспомнил я писание злого еретика дьяка Курицына, автора «Сказания о Дракуле воеводе», веровавшего, что Бог дал человеку «самовластна ума, смерть и живот предложив пред очима его, рекше волное произволение хотения и добродетели или к злобе, путь откровения изящьству и невежествию... »
Вспомнил – чтобы проснуться и не забыть уже никогда.
|
а Вы в детстве, батенька, не госпитализировались по поводу тяжелейшей фолликулярной ангины? Не-ет, не госпитализировался. Ангиной болел, как все. Но без осложнений. Хе. А к чему это ты? Что за задняя мыслишка, что за кирпичик из песенки? ) ну ведь это сон? а в снах образы могут быть вполне физиологичны, в т.ч. в связи с текущими ощущениями или следами воспоминаний
если бы это можно было нарисовать... впрочем, не знаю. это у меня возникло ощущение такое при чтении - о каком-то раннем опыте госпитализации, мне кажется, такие следы могут оставаться в памяти - да и не мне кажется, именно в образном, метафорическом описании, как бы дословесном
больше никаких задних мыслей, кроме "морфий-Морфей" Слушай, в тексте слово "больница" не упоминается. Больница есть в другом тексте, "не-Гриновском". Может, ты заблудилась? ) ну что ты, я здесь... Ты волен ёрничать, но хорош разбор анализа сновидений у Петра Успенского, с критикой только фрейдистского подхода ( "ученик" Гурджиева) "Сон" здесь не больше чем метафора. Протестую. Бери учебник метафор и делай разбор, а Мартына Задеку оставь Успенскому с Гурджиевым-Фрейдом. учебник метафор - не моя епархия, у нас, клятых психологов, скорее, словарь символов, и есть нечто, что вытекает из всей картины и динамики образов.
Для меня текст плотен слишком, так и просится прорисовать для цельности восприятия Я-то дурак думал, что ты поэт. а я оказалась поэтка.
обознался, с кем не бывает :( У тебя синдром психаложества. ) даже я не рассказываю тебе, какой у тебя синдром. К тому же играть в психоложество мне не интересно, да и не знаю я, как это. Думаю, это присуще тем, кто начитался литературы соответствующей и таращит глаза на новь - о, земля-то, оказывается, круглая! - юные спецы и мудрые любители, коих в сети полно.
Я даже практически от любых комментариев - там, где сильно начинают рассуждать о чужом предмете - быстро отказалась: не резон совершенно, раз человек обманываться рад. Зачем раскачивать лодку? Пусть плывёт, как решила.
Делаю исключения там, где не вижу ярения, а готовность углубить понимание. |
|
