Кто ищет – вынужден блуждать.
Гёте. Фауст. Пролог на небесах
Поль Валери как-то вспомнил разговор, бывший между Эдгаром Дега, художником, и поэтом Малларме. Дега, попробовавший себя в сочинительстве, жаловался:Гёте. Фауст. Пролог на небесах
- Я не оправдываюсь, почему я не могу закончить маленькое стихотворение, в конце концов, я переполнен мыслями.
Малларме отвечал:
- Но, Дега, стихи пишутся не мыслями, стихи пишутся словами.
Валери итожил своё воспоминание: «Это великий урок».
Это, по моему разумению, и есть великий опыт Литературы.
Но вот ещё что представляется важным. Автор, этот неутомимый искатель мысли, к моменту прочтения его текста читателем, может быть, успел Богу душу отдать, покинул мiр сей. Но искание не прекратилось. Но «сотворение» и «оживление» мысли в головах читающих идёт полным ходом и своим чередом. Идёт вне зависимости от жизни-смерти автора, главное – был бы жив читатель. И когда апостолы постмодерна возгласили (Ролан Барт), увлекшись красотою парадокса, формулу о «смерти автора», они, как представляется, крепко наблудили и ввергли во блуд множество пишущих и читающих: не «смерть автора» есть рубеж, смерть автора, в любом её смысле, есть ничто, nihil; подлинным рубежом и, возможно, последним, является «смерть читателя» – именно «клиническая смерть», когда головной мозг отказывает ищущим в самой малости, в единственном своём зерне, в мысли.*
Красивая, кстати говоря, метафора является из этого вывода, когда помнишь о поставленном Достоевским в эпиграф «Братьев Карамазовых»: Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрёт, то останется одно; а если умрёт, то принесёт много плода (Евангелие от Иоанна, гл. XII, ст. 24). А некрасивое, как знают знаменитейшие в мiре конструкторы самолётов, летать не может: не дано некрасивому небес, а значит и правды.
* В этом, кстати говоря (то есть в возникновении парадигмы «смерть автора»), я вижу положительное дело постмодерна (если не забегать за край, конечно, куда, как правило, множество-то и бежит, куда и валится, срывая мозги и души, смешав строго обусловленную, «конституционную» свободу с анархической вседозволенностью, провозглашая «свободными от автора» то персонажей (Бахтин), то читателей).
