|
December 4th, 2012
05:37 pm - КоНеЛюДИ и НеЧТО бОЛЬшЕЕ
Крокодила я звала, Грешным телом отдалась. Ф.М. Достоевский Не новость, и однако: есть слова и строчки, решающие судьбу человеческую, часто – трагически решающие. В русской истории последних двух-трёх столетий таких слов и строчек случилось с избытком. Не будет ошибкой и преувеличением поставить если не в первый ряд, то, верно, близко, известную строку поэта Мандельштама: Мы живём, под собою не чуя страны...
Ею открывается стихотворение, написанное в 1933 году и ставшее, возможно, формальным поводом к аресту и без того опального автора, обрекло Мандельштама гибели в лагерях обличаемого им режима. За известностью стихотворения и доступностью текста не стану приводить его целиком, ограничусь первой строкой, потому именно в ней заключон интерес настоящего (вопросительного) рассуждения. Для начала дам (контекстные) константы: 1) поэты обычно «якают», и куда чаще, чем пишущие прозой; к примеру, в текстах, претендующих на научность, принято (довольно забавная манера), напротив, «мыкать»: «мы полагаем», «нам известно» и т. п.; местоимение «мы» в стихотворении часто предполагает, что поэтическое высказывание имеет декларативный характер, что поэт берёт на себя смелость выступить от лица некоего общества, возможно – от лица социальной группы и/или народа; 2) страна – территория, имеющая собственное государственное управление или управляемая другим государством; // население такой территории (цит. по Новому словарю русского языка Т.Ф. Ефремовой). Предварительно итожу: стихотворение Мандельштама имеет характер политического заявления; Мандельштам выступает от лица некой группы, которая не есть народ, она выделена из народа (тем, что народа «не чует») сужу так потому, что народ – это «население, объединённое принадлежностью к одному государству; жители страны» (словарь Т.Ф. Ефремовой). Можно, конечно, попытаться принять «страну» (в переносном смысле) как «почву», т. е. «опору», которой ищет и не находит выраженное в «мы» «целое народа» (предположим); однако нельзя не признать, что отчуждение такого масштаба, будучи отнесено к фактам истории, мгновенно обнаруживает фальшь поэтического высказывания; также и само понятие «опора» («почва») содержательно выхолащивается: если «мы» есть «народ», то он, народ, ищет вчерашнего дня и морковкина заговенья, именно – опоры себе в себе, как в народе, а если не в народе, так уж верно в государстве, которое «не-народ» и не «мы» (нечто вполне, кажется, от «экзистенциализма»). С последним из предположений (поиском опоры в государстве) совершенно ничего не выходит доброго и путного, потому именно-то государство, власти в стихотворении Мандельштама обличаются – отделённо от «страны» как «почвы» и «опоры». *** Итак, Мандельштам, будто от лица представляемой им группы, заявляет – кому? – власти и государству: по вашей злой воле, господа товарищи, Мы живём, под собою не чуя страны... Цеховой протест, как версию содержания этих «мы» (т. е. «мы – цари-поэты»), отпадает, хотя бы потому, что Мандельштам о поэзии и поэтах ни полсловечка не говорит, а в двух следующих строчках сваливается в «гражданский быт», с присущими быту «полуразговорцами» (кухонными, по позднейшей традиции, ставшей преимущественно в среде интеллигентов, «советских служащих»). Да и вообще: разве здесь, в этом стихотворении, а вместе с ним «над» страной, контекстны поэты как витающие в небесех витебские Шагаловы трепыхлюдики? Разве место этих поэтов «над»? Разве они сами, эти поэты, не есть «под» – «почва» и «опора» народа, народной культуры («здесь и сейчас»), в конце концов – государства? Не мог Мандельштам не сознавать «места и роли» поэта: довольно умён был для такого пошиба глупостей. Отметаю и предположение о недостаточности мастерства в Мандельштаме. Подумать только, - это у огранщика по-осиному точного словесного удара, почти гения, заподозрить нехватку ремесла? Да полно. Тот факт, что роковое стихотворение суть чистая «политика», заставляет и в «мы» признать некую политическую силу, выступившую к борьбе за место «над» страною, - место, узурпированное другими и негодными, живущими «чуя под собою» территорию-государство, население-народ, почву-опору. Зная, сколь плотно пробит корпус текстов Мандельштама материей «Петербурга-Петрограда-Ленинграда», помня его «Петербургские строфы» (посвящонные Н.Гумилёву, 1913 года), с возникающим в этих «Строфах», на коде, «чудаком Евгением» из Пушкинского «Медного всадника», догадываешься: … Какая сила в нём сокрыта! А в сем коне какой огонь! Куда ты скачешь, гордый конь, И где опустишь ты копыта? О мощный властелин судьбы! Не так ли ты над самой бездной, На высоте, уздой железной Россию поднял на дыбы? *** В паре персонажей Фальконетова «Медного всадника» первый – «мощный властелин судьбы», занимает место не только «над самой бездной», он – над конём (а конь, естественно, под ним); конь и есть «поднятая на дыбы Россия», страна как территория-государство, население-народ, почва-опора. Любопытно, что герой Пушкина, служащий и бедняк Евгений, накануне случившейся трагедии, «размечтался, как поэт» – о женитьбе своей, о детях, о внуках, о роде. После гибели несчастной любви его, Параши, место Евгения (как место жительства), отошло тоже бедняку и именно что поэту: … Его пустынный уголок Отдал внаймы, как вышел срок, Хозяин бедному поэту. Он именно поэт, Пушкинский Евгений. Он восстаёт – как «поэт и гражданин» – на символ Империи, на образ «державца полумiра», создавшего град гибели русского рода: «Добро, строитель чудотворный! / <...> Ужо тебе!..» Однако и намёка нет у Пушкина на то, что в тщетной грозьбе Евгения («Ужо тебе!») есть хоть тень претензии на занятие бунтовщиком-безумцем Петрова места над конём, который есть «поднятая на дыбы Россия», страна как территория-государство, население-народ, почва-опора. Претензия совершенно особенная прозвучит у Пушкина позднее, в 1836 году, в знаменитейшем «Памятнике»: «Вознёсся выше он главою непокорной / Александрийского столпа». Пушкин поставляет себя (посмертно, это архиважно) выше власти, как «государства и территории», однако не притязает на прижизненное занятие места этой власти – над конём, над Россией, над народом: «...буду <...> любезен я народу», говорит, в мечте своей, вечно юный (и, в силу вечно-юности, дерзкий) мудрец Пушкин. *** «Братья-Карамазовский», Достоевского, Чорт, пересказывая безумцу-бунтовщику (поэту!) Ивану его давнее творение – поэму «Геологический переворот», возглашает, ёрничая и ярясь: «Где станет бог – там уже место божие! Где стану я, там сейчас же будет первое место... “всё дозволено”, и шабаш!» [Выделил. - Л.] (84; 15). Это место – место Человекобога-Антихриста, именно над всем мiром, над всеми в мiре сем народами и конями, государствами и территориями, почвами и безднами, столпами и их, столпов, опорами. По событиям 1917-го, это место получило именование: «Мировая революция». Место это оказалось, при жизни поэта Мандельштама, занято «кремлёвским горцем» и «сбродом тонкошеих вождей». Пушкинские «гордый внук славян, и финн, и ныне дикой тунгус, и друг степей калмык», в большинстве своею волею оказались под новыми и новейшими «державцами полумiра», ощутили на себе не только «железную узду», но и «железные посохи» с их немилосердными ударами. Развернись в полную силу несбывшееся – «Мировая революция», красные «державцы», укрывшись в подземных своих бункерах, при последнем издыхании, могли бы прочесть строчку из поэта Мандельштама, обернув её на любимых (и трагигероических) себя: Мы живём, под собою не чуя страны... Потому – ничего бы уже на свете белом, при такого масштаба катастрофе, не осталось: ни «живём», ни «чуем», ни стран, ни народов, ни опор. И не то что коней не осталось бы, а и великих конеостановительниц – русских баб, вполне тоже привычных, по человечьей физиологии (и не только), к положению «под». Хотя вряд ли такую, подлежаще подловатую, метафору держал на уме поэт Мандельштам, сочиняя роковое для себя стихотворение. *** По красивой, без спору, формуле поэта Евтушенко, - «поэт в России больше чем поэт». Замечу, что в силу этой же «данности», в России и читатель «больше», соразмерно поэту (и вообще литератору-художнику). Но и (продлевая перспективу анфилады) «Россия пишущая-читающая» мнит себя большим целого России. В этой парадигме целое России «подлежит» её, России, культурному порождению (на глазах: «болотное» разделение на «креативный класс» и «быдло»). Эта, первая Россия, «имеет» и всегда желает «иметь» Россию вторую, «подлую». В этой парадигме без разницы – кто именно занял «первое место»: post-гэбьёвое архиворьё или вороватая «креативщина»; кто из них «мы», кто «анти-мы» (см.: Замятин). Без разницы же и кому из претендентов на «свято место» – сердцем и душой – отказать. Потому – чуют сердце и душа: чужие – «над» нами. Чужие – в схватке не на жизнь и не на смерть – на большее: на закрайнее отрицание русского рода (и больше, и ширше, хотя, против «мировой революции», «с другого конца»). Возвращаясь к мысли зачина, возводя констатацию факта в образную всеохватность, подведу на том, что есть слова и строчки, решающие судьбы человеческие, часто – трагически решающие. В русской истории последних двух-трёх столетий таких слов и строчек случилось с избытком. И вот что: они, эти страшные слова и строчки, ещё не окончились, ещё не все отзвучали, их ещё, в «пороховницах», бездны и бездны, они звучат теперь и будут звучать в будущем – близком и отдалённом. Их говорят и наверное будут ещё говорить и те, кто читает теперь этот текст. «Чем слово ваше отзовётся», задумывались ли вы, дамоспода не мои? Слово как обычное, маленькое, коротенькое, односложное словцо и словечко, возможно даже – предлог и местоимение. Подмены совершаются в непостижимо, до огромности, большом, но проявляются на мизерно малом. Оплачиваются ли эти, ошибочно совершонные qui pro quo, в смысле – искупаются ли? Как знать наверняка? Но думается (мне), что сплошь и рядом ошибки «наших словородий» (как благородий) неоплатны: жернов на шею, и в пучину. Там, в пучине, в бездне – место-имение всех, удачливых и нет, кандидатов в первые на свете местоблюстители. Так-то вот, хорошие не мои.
Подпись: Подёнщик Подпола.
|
Хорошая мысль про мандельштамов! Жаль, что его убили не из-за этого... Вы находите? Однако, вряд ли я зову кого-нибудь кого-то ещё убивать "за это". Моё дело - разобрать текст, в котором замечено не замечавшееся прежде противоречие (в противоречии непременна "загадка"). Живое (живущее в уме и в подсознании) противоречие влечот за собою противоречия в архигеометрической прогрессии. Увидеть их - другая часть моего дела. При этом я отдаю себе отчот, что такой Мандельштам - вне рамок культурной традиции, сформированной в последнее, как минимум, полустолетие. Такой Мандельштам, в известном смысле - скандален. Извините, я высказал своё мнение-суждение. Я вообще против смертной казни. Но не чующих под собой страны точно надо на нары. Да что Вы! Я ведь вовсе не к иску извинений. И мне известно направление Вашей мысли. Так что, сам готов просить снисхождения к излишней, может быть, прямоте сказанного. я извиняюсь - можно вопрос? Скорее не вопрос - так, пара слов впроброс: не приведут ли розмышления о роде к притянутому за уши? История началась не пару тысяч лет назад, всякое начало в ней знаменовалось отрицаньем, и, в первую очередь - рода, не? Иль отрицанье отрицанью - рознь: есть, как бы, и во благо, но остальное - фу? так как-то,вдруг. Вы к "отрицанию рода"? Но Пушкин конкретен, он даёт мечту-надежду Евгения - о детях и внуках. Это текст Пушкина. Если уж он "тянул", то мне сам Бог велел подтягивать. Об "отрицании" и "отрицании отрицания" тоже есть что сказать. Знаете, есть малоизвестное (в "широкой публике") письмо Маркса, где он высказывает буквально следующее: на каждой, дескать, ступеньке нашего рабочего движения какая-то часть рабочих спотыкается и отстаёт. Забавно, но так оно и вышло: ступеньки кончились раньше спотыкающихся и отставших. А со ступеньками и отставшими кончился "синтез", а с синтезом - отрицание отрицания. Началось нечто новое (или начинается), оснований не имеющее (по видимости). Что же до "истории, не пару тысяч лет тому начавшейся", то осмелюсь напомнить Вам, со всем почтением, что в Евангелии (ему как раз 2000 лет) дано родословие Христа, которое насчитывает куда большее число лет. И здесь, по-моему, всё - во благо. Как у одного из персонажей Достоевского. ) )ну, что Вы? *осмелюсь?! смело говорите, я именно это и имела ввиду, и зарождение христианства, во многих случаях, случилось ни чем иным, как отказом от рода. Не? Меня еще одно маятнуло - во вчерашнем. Секунду, уточню, возьму цитату, и продолжу, иль во вчерашнем и спрошу, ага? Ага. Я их наизусть знаю. ) ![[User Picture]](https://l-userpic.livejournal.com/127968381/12394432) | From: | krajn |
Date: | December 4th, 2012 07:18 pm (UTC) |
---|
| | | (Link) |
|
Мандельштама никогда не любил. --- У американцев есть понятие занять позицию "собака сверху" или "собака снизу". А мы - люди, смею надеяться. А я - всегда любил. И теперь люблю, как поэта. Всё прочее - что ж: он сказал, я прочёл. ![[User Picture]](https://l-userpic.livejournal.com/103589792/14994132) | From: | gaanaa |
Date: | December 4th, 2012 09:28 pm (UTC) |
---|
| | В России важно, как поэт умер | (Link) |
|
Мандельштам , ничтожная личность, хоть и был поэтом. Погавкать бездарно на власть-всласть(хоть от нее и кормился), потом написать "Оду Сталину". Про последние годы и писать не хочу. Не орел. Эссе твое замечательное. ![[User Picture]](https://l-userpic.livejournal.com/88175885/15783186) | From: | likushin |
Date: | December 5th, 2012 06:53 am (UTC) |
---|
| | Re: В России важно, как поэт умер | (Link) |
|
Знаешь, Мастер, мне хочется верить, что быть такого уровня поэтом, каким был Мандельштам, и при сем - ничтожной личностью, невозможно (хотя ничего невозможного в мiре нет). А что не "орёл", это да. я видел общее этой отчужденности у Мандельштама с Есенинским:
"моя поэзия здесь больше не нужна, да и, пожалуй, сам я больше здесь не нужен"
или
"какое, милые, у нас тысячелетье на дворе"?
про Цветаеву уж и не говорю
т.е. экстремально творческий человек, если он сознательно не служил режиму, обречен был в "этой буче боевой кипучей" не чуять под собой страны
другое дело (лили не другое?), что сущностная слабость стихотворения в том, что все зло для автора сконцентрировалось в Сталине хотя весь этот ужас, уносящий почву из под ног, начался и нарастал при Ленине, Троцком, Свердлове и др. знатных большевиках а с Бухариным Осип даже ещё и дружил и покровительством его пользовался
вот и получилась политика
Тут, мне кажется, вопрос чуть-чуть иначе повёрнут, и в этом "чуть-чуть"-то и прячется пресловутый бес мелочей: Мандельштам переступил черту поэтической вольности и традиции, поставил себя НАД народом - в этом его преступление (не перед режимом, но перед литературой и народом, если угодно), но в этом же и слабость "твари дрожащей". Сколько помню, у Есенина и Цветаевой нет строчек (т.е. нет как бы и мысли) поставить страну, народ ПОД собою; Ахматова, Пастернак и другие также ни в чём подобном вроде не замечены (если я что-то проглядел - поправьте). И, уж если на то пошло, то "сконцентрированное" в "горце" и тонкошеих вождях" зло распространено Мандельштамом на всю страну, на весь народ, которые ПОД Сталиным и вождями, но не ПОД Мандельштамом и "мы" его. Тут, кстати, легко заподозрить и "Мы, Мандельштам Первый" (хе). В этом, мне кажется, "политика". соглашусь, что можно и так объяснить этот стих и если так, то ОМ в очередной раз сорвался, занесло, заигрался в политику
но все же я склонен для себя не делать такого вывода все же я вижу конкретно в этой строчке констатацию общей для многих творческих людей ситуации
даже и сейчас я мог бы отнести к себе такую ситуацию, например
и разве это не та же в сущности ситуация, которую озвучил Пушкин:
Молчи, бессмысленный народ, Поденщик, раб нужды, забот! Несносен мне твой ропот дерзкий, Ты червь земли, не сын небес; Тебе бы пользы все - на вес Кумир ты ценишь Бельведерский. Ты пользы, пользы в нем не зришь. Но мрамор сей ведь бог!.. так что же? Печной горшок тебе дороже: Ты пищу в нем себе варишь. .... Подите прочь - какое дело Поэту мирному до вас! В разврате каменейте смело, Не оживит вас лиры глас! Душе противны вы, как гробы. Для вашей глупости и злобы Имели вы до сей поры Бичи, темницы, топоры; - Довольно с вас, рабов безумных! Во градах ваших с улиц шумных Сметают сор, - полезный труд! - Но, позабыв свое служенье, Алтарь и жертвоприношенье, Жрецы ль у вас метлу берут? Не для житейского волненья, Не для корысти, не для битв, Мы рождены для вдохновенья, Для звуков сладких и молитв. *
т.е. как "сын небес" Мандельштам и поэт вообще может свидетельствовать о себе: я живу под собою не чуя страны
в определенном смысле это есть изложение и позиции христианства:
не имеем здесь града постоянного, но взыскуем грядущего
просто он снизил планку, заострив на мгновение свое неприятие мира сего на фигуре Сталина и мгновенно влетел в политику в головой, просто пропал
потому что нельзя пользоваться услугами одной из голов дракона и в тоже время обличать в нечестии другую его голову Про головы дракона, это хорошо. Что до сведения вплотную поэзии и христианства (в Мандельштаме), то, во-первых, сильно не уверен, что такое в самом Мандельштаме "имело место быть"; во-вторых, "взыскуем грядущего", в смысле совлечения "небес" на землю, с устроением коммунизма ли, золотого века ли, вавилонской башни ль и проч. из этого ряда, так именно-то потерянная Мандельштамом страна в этом была заодно с "тонкошеими вождями", отправившись в полёт в мечтавшееся сначала социал-христианами, а позже расчисленное мессией-Марксом "святое царство свободы, равенства и братства". Именно в полёт: "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью", "и вместо сердца пламенный мотор" летящего "объекта" (обратите внимание на единящее "мы"). В-третьих, Мандельштам - мастер слова, слово его всегда точно, и предположить, что он мог так грубо промахнуться "на предлоге" ("снизить планку"), означало бы принизить мастера до подмастерья. Думаю, скорее всю эту историю прямее понять так, что "небеса" кремлёвских правителей и "небеса" страны с "небесами" Мандельштама - суть одни и те же "небеса", и не они как таковые разочаровали последнего, но негодные (для "небес") небожители-вожди и терпящая их страна. Но вот если бы страна оказалась под "мы" Осипа Эмильевича, тогда "всё было бы по-другому". С Пушкиным же ситуация, по-моему, всё-таки иная - совершенно иная. Ну, скажите, в стране, которая на 90% (или около того) вне литературы, что есть "бессмысленный народ"; кто есть "ценители Бельведерского кумира"; кто, собственно, адресат этой картели (как вызова)? По-моему, Пушкин говорит о "мещанине", о городском обывателе, не важно какой сословной принадлежности, но знающем, что литература есть, что Пушкин есть, что поэты есть, однако взыскующем "хлебов" - из ли печного горшка, с телег ли, подвозящих хлебы-камни в пустыню Трёх Искушений, не важно. Пушкина будут (посмертно особенно) страшно бить за идеализм "звуков сладких и молитв"; Писарев и позднейшие ревнители "народной свободы" поставят сапожника выше Пушкина и выше "Александрийского столпа", подготовливая тот самый "полёт в сказку-быль". Тут, по-моему, дело в том, что в "народе" разочаровались все претенденты на место НАД ним. Одни будут костерить "народ-богоносец" и "достоевщину" - за то уже, что Бога и помазанников народ этот понёс матом; другие - за то, что народ-"быдло" терпит над собою "тонкошеих вождей". И это вовсе не "бессмысленный народ" Пушкина, это народ осмысленный и осмысляющий мечтаемые им "небеса". Если что не так - поправьте.
Edited at 2012-12-05 11:44 am (UTC) Пушкин говорит о "мещанине", о городском обывателе, не важно какой сословной принадлежности, но знающем, что литература есть *
да, конечно, 90% были тогда вне литературы и вот в 20-30 годы они стали в литературе, и что - разве посыл Пушкина потерял свой смысл? разве продвинутые Лефы и Пролеткульты не сбрасывали Пушкина с корабля современности? разве идеологическая линия ЦК не представляла интересы все той же черни, которая обязует поэта к штыку приравнять перо? т.е. позиция Пушкинского поэта универсальна - на все времена даже сейчас, когда стихи пишут чуть ли не миллион зарегистрированных авторов, ситуация поэта мало изменилась: если он остается верен призванию, он по-прежнему обречён быть на периферии социальной жизни, т.к. игнорирует необходимость литературного заработка, игнорирует литературные и политические тусовки и т.п.: "ты - царь, живи один".
давайте, для прояснения ситуации определимся с тем, кого подразумевает ОМ по словом "мы" кого - троцкистов, бухаринцев у руля государства? но не проклял бы он их так же, как и Сталина, если б не он, а они оказались во главе государства? я уверен, что рано или поздно, он бы и от них отвернулся: "власть отвратительна как руки брадобрея" (однажды меня осенило почему так, - потому что брадобрей орудует опасным лезвием у самого твоего горла и в любой момент может "чикнуть") я не очень хорошо знаю творчество ОМ, к сожалению, что бы убедительно заступиться за него с цитатами из поздних стихотворений, но я отстаиваю вместе с ним право любого поэта и человека сказать то, что он сказал.
да, страна "отправилась в полёт", а он бы и рад, да крылья у него неправильные какие-то, - что ж ему теперь делать?
он дрожит от страха, но изо всех сил старается жить по совести и не предавать высокого призвания поэта это дорогого стоит
и, в конце концов, он разделил судьбу Гумилева, Есенина, Маяковского и мн.др.
так что я, все таки, распространил бы это МЫ на братство поэтов вне времени и пространства а не на какую-либо этническую или политическую группу... Гм. Давайте попробуем разобраться. 1) Я не отнимаю права поэта говорить что он говорит. Я и здесь, в комментариях, именно это имел случай утвердить (см. комменты); 2) Я говорю о том, что вся страна (в подавляющем большинстве народа) "отправилась в полёт", вместе со Сталиным, Троцким и проч. Вместе с Мандельштамом. Что "крылья" кривые, Мандельштам не видит, они "прямыми" и быть не могли, в принципе. "Кривые" только те, которые НАД "полетевшими", ПОД которыми страна; Мандельштам не ПОД ними, он говорит прямо: ПОД ним и "мы" - страна и народ. Точно так же, как под "вождями". Я не спорю с тем, что "власть отвратительна" для Мандельштама, но сам факт, что человек задумывается о сути власти, говорит о том, что он СТАВИТ себя на место власти (хотя в ужасе отворачивается от этого фантома). 3) О 90%, которые "в 20-30 годы они стали в литературе"; это, конечно, не так; путь народа к "самому читающему" занял не одно и не два десятилетия. Позиция Пушкина универсальна (в том смысле, который я прочитываю у Вас): а) для той части ЧИТАЮЩЕГО народа, которая относится к "мещанству"; б) для той части ПИШУЩЕГО (и читающего, и критикующего, вместе с тем) народа, которая ищет и требует от литературы ПОЛЬЗЫ ("сапог", по Писареву, по его последователям - "штыка"). На весь народ, на всю страну Пушкин не распространил своего обличения; в 1836 году он говорит, что будет "любезен" народу - тому народу, который предпочтёт литературу "горшку" (и проч.), тому народу, который противопоставлен (Пушкиным) "народу мещан". 4) Судьба Мандельштама печальна - спору нет, однако, это не индульгенция и не аргумент в нашем с Вами рассуждении: эту же судьбу разделили многие из тех, кто отдавал приказы казнить и сам казнил - Гумилёва, Есенина, Маяковского, Мандельштама... И, наконец, о "неизменном поэте". Это, по-моему, чрезмерно сильная идеализация - и прежде писавших, и ныне пишущих. Да что! - Вы сами знаете, сколь популярна в среде "верных призванию" практика мены полуцарств своих за коня гонорара-потиражных-премии. ![[User Picture]](https://l-userpic.livejournal.com/122283962/3991329) | From: | arttasalov |
Date: | December 5th, 2012 05:48 pm (UTC) |
---|
| | он говорит прямо: ПОД ним и "мы" - страна и народ. | (Link) |
|
сам факт, что человек задумывается о сути власти, говорит о том, что он СТАВИТ себя на место власти (хотя в ужасе отворачивается от этого фантома). *
где он ставит себя на место власти? это не очевидно. я так не вижу, например, как читатель. и - разве это преступление - задуматься от сути власти?? и если "в ужасе отворачивался", то разве этого не достаточно для "индульгенции"? ****
На весь народ, на всю страну Пушкин не распространил своего обличения; в 1836 году он говорит, что будет "любезен" народу - тому народу, который предпочтёт литературу "горшку" (и проч.), тому народу, который противопоставлен (Пушкиным) "народу мещан". *
уверен, у ОМ можно найти не одну цитату в пользу народа и любви к России подобно тому, как И. Бродский с большой теплотой вспоминал отношение к себе простых людей в ссылке, вполне осознавая разницу между народом и органами гос.власти ***
И, наконец, о "неизменном поэте". Это, по-моему, чрезмерно сильная идеализация - и прежде писавших, и ныне пишущих. Да что! - Вы сами знаете, сколь популярна в среде "верных призванию" практика мены полуцарств своих за коня гонорара-потиражных-премии. *
вполне трезвый взгляд у меня, полагаю:) больших поэтов, соотнесенных к идеалу, и сейчас можно перечесть по пальцам (в будущем) а популярность у имитаторов практики мены всегда имела место быть ***
но я, признать, потерял из виду предмет, о котором мы спорим можно просить Вас коротко повторить Вашу мысль относительно ОМ, а то вдруг я согласен:) Эк нас с Вами занесло! Спор у нас, условно, о том - "Пушкин" ли Мандельштам, или нет. И ещё глыбже: сатаны ли Пушкин, Мандельштам и Иван Карамазов с Родионом Раскольниковым, поставляли ли они себя НАД народом, и есть ли в этом деянии признаки преступления (перед народом и литературой). В качестве нотабеньки: «Братья-Карамазовский», Достоевского, Чорт, пересказывая безумцу-бунтовщику (поэту!) Ивану его давнее творение – поэму «Геологический переворот», возглашает, ёрничая и ярясь: «Где станет бог – там уже место божие! Где стану я, там сейчас же будет первое место... “всё дозволено”, и шабаш!» [Выделил. - Л.] (84; 15). :) По сути возражений отвечу чуть погодя. |
|